Про Аристотелеву хремастику, экономический канибализм и прочую финансовую хренотень…

Согласно одному очень меткому определению, современный финансовый капитализм, будучи детищем эпохи ссудного процента (ростовщичества), всегда был и остается по своей сути экономическим канибализмом (см. пост: Неестественная экономическая модель в естественном биологическом мире ).

Я настаиваю, что все эти респектабельные и милые клерки заполнившие все финансовые учреждения мира, начиная с Мирового Банка и МВФ, и кончая поселковыми филиалами заштатных банков являются сознательными или безсознательными финансовыми людоедами. Ибо моральный или религиозный человек не может работать в современных финансовых структурах, всилу противоестественной и аморальной сущности современной мировой финансовой системы.

Однако, дабы не быть обвиненным в предвзятости, предлагаю ознакомиться с мнением вполне вменяемого и не столь радикального автора — Андрея Кобякова, который в статье «Финансы как воровство» предлагает даже не ампутацию современной финансовой системы, а всего лишь «интенсивную терапию».

Еще Аристотель, — пишет автор, — предложил различать два понятия: «экономику» и «хремастику». Первое означает богатство как совокупность полезных вещей, второе — богатство как накопление денег.

«Экономике» в аристотелевском понимании близко соответствует русское понятие «хозяйство», то есть обусловленная целесообразностью совокупность различных благ, произведений человеческого труда, необходимых для обеспечения жизни, деятельности, досуга.

«Хремастика» же есть лишь погоня за прибылью как таковой, независимо от способов ее получения. Это эксплуатация низменных и пагубных страстей и пороков человека — стремления к неправедному обогащению («от трудов праведных не наживешь палат каменных»), культа наживы, стремления к показной роскоши и к доминированию над другими себе подобными.

Современный финансовый капитализм есть производная эпохи ссудного процента, хотя и не тождествен ей. Сама эпоха ссудного процента стала возможной лишь в результате произошедшей в XVI веке европейской Реформации и появления порожденной ею пуританской этики. Первоначальное накопление, легитимация в массовом сознании и резкое повышение общественного статуса ссудно-банковской и торгово-посреднической деятельности уже содержали в себе корни современных пороков. Но именно пуританская этика все еще служила системой сдержек и противовесов, требовала морального оправдания и обоснования общественной полезности этой деятельности.

Однако в последней трети XX — начале XXI веков произошел новый кардинальный сдвиг. И пуританская, и более традиционная этика были окончательно отброшены за ненадобностью как ненужный «атрибут прошлого», как анахронизм и пережиток. Экономическую теорию объявили «позитивной наукой», свободной от каких-либо нравственных оснований, а экономическую практику — чисто рациональной эгоистической деятельностью, свободной от каких-либо моральных ограничений. Одновременно деньги и финансовые активы окончательно отвязали от каких-либо твердых ценностей (отмена золотого стандарта).

В результате, на рубеже третьего тысячелетия, впервые за свою историю человечество оказалось в ситуации, когда финансовые активы (во всех их разновидностях) в сотни раз превосходят объем реальной экономики, то есть производимых благ — товаров и услуг. Экономика обрела совершенно ненормальные пропорции «перевернутой пирамиды», когда ее надстроечная, обслуживающая, виртуальная часть довлеет над базовой, производственной, реальной. И произошло это не само собой, а в результате сознательного «реформирования» мировой финансовой системы, причем в сторону непременного увеличения выгод «реформаторов», осуществляющих свой контроль над всей этой финансовой системой.

В современной экономической теории и в политике продолжает безраздельно господствовать «либеральный фундаментализм».

«Либеральные ортодоксы», как и пару столетий тому назад, считают рынок идеальной саморегулирующейся системой. Между тем, при современной олигополистической структуре рынок из саморегулирующейся системы, функционирующей во благо всех, превратился в вотчину мощных финансовых групп.

Считалось, что рынок в условиях свободно плавающих валютных курсов лучше, чем кто-либо, определит действительные соотношения стоимостей валют. Именно рынок, при условии, что никто не может манипулировать им в своих корыстных целях, сможет учитывать множество фундаментальных и конъюнктурных факторов, влияющих на соотношение валютных курсов, и будет реагировать на них немедленно.

Однако развитие виртуальной части рынка (всего семейства производных финансовых инструментов — фьючерсов, опционов и пр. и пр.) достигло масштабов, в десятки и сотни раз превосходящих реальные операции с активами. Ежедневный объем операций с валютой достиг астрономической суммы в 3,5 трлн долларов в сутки. В год это (с учетом выходных и праздничных дней) составляет порядка 700 трлн долларов, что более чем в десять раз превышает годовой объем мирового валового продукта. Таким образом, только примерно 2-3% от объема валютных обменов имеют рациональное содержание (обслуживание внешнеторговых операций), остальная — львиная — доля приходится на чистые спекуляции, на азартную игру в глобальных масштабах, в которую втянуты миллионы «искателей удачи». Из инструментов, призванных уменьшать локальные риски, деривативы превратились в один из мощнейших факторов системного риска всех мировых финансов. Валютный рынок превратился в гигантский тотализатор.

Другая «священная корова» либеральных фундаменталистов — принцип свободного перемещения капиталов — предполагал, что рынок обеспечит эффективность всей системы потоков капитала. Инвесторы, в поисках наиболее выгодного помещения своих средств тщательно анализируя потенциальные прибыли и риски, будут способствовать наиболее рациональному размещению капитала и подъему общей эффективности всего мирового хозяйства. Но появление «горячего капитала» портфельных инвестиций, мечущегося по всему свету и готового в любой опасный момент покинуть страну, нарушило работу системы.

Попадая на небольшие рынки развивающихся стран, этот «горячий капитал» захватывает там доминирующие позиции, определяя динамику котировок. Менеджеры фондов, управляющие этим капиталом, умело разогревают конъюнктуру на иностранных рынках, а затем снимают сливки, распродавая активы. Операцию при желании можно повторять многократно. Таким образом, «горячий капитал» заинтересован в раскачке рынков, чем он и занимается повсеместно. Структура мирового фондового рынка все более обретает черты олигополии, и у крупнейших инвестиционных банков и фондов, большей частью американских, появляется возможность манипулировать рынком. Не случайно именно США с конца Второй мировой войны последовательно лоббируют идею полной либерализации мировой финансовой системы и снятия ограничений на трансграничные перетоки капитала.

Полностью статью А. Кобякова «ФИНАНСЫ КАК ВОРОВСТВО» читайте здесь >>>